Группа русских в составе 151 человека ждала решения Госдепартамента. 11 июля Грю писал: «Мы рассматриваем возможность отправки этой группы в Германию, где они будут лишены статуса военнопленных и переданы советским властям»{15}. Разумеется, государственные мужи надеялись с помощью этой уловки избежать обвинений в нарушении Женевской конвенции, поскольку германской армии уже не существовало. Однако, опасаясь повторения огласки, которую могли бы вызвать эти поспешные меры, Грю счел нужным прежде всего установить, действительно ли все эти люди являются советскими гражданами, и распорядился провести дополнительную проверку{16}.
Между тем 7 августа политический советник США в Италии Кирк сообщил государственному секретарю Джеймсу Ф. Бирнсу, сменившему 3 июля Стеттиниуса, что 118 пленных власовцев обратились к генералу Маршаллу и Международному Красному Кресту с просьбой о предоставлении им «во имя человечности» убежища. Кирк, встревоженный доказательствами того, что США в международных делах отказываются от своей традиционной гуманной роли, требовал задержать «выдачу до отправки сообщения в Госдепартамент и получения ответа». Однако его просьба не возымела действия. Бирнс ответил, что «в соответствии с обязательствами, принятыми в Ялте», все члены группы в Форт Дике, являющиеся советскими гражданами, подлежат репатриации{17}. Наконец, 31 августа, обреченная группа была отправлена в Германию и в условиях строжайшей секретности передана СМЕРШу. Последняя глава этой трагедии, как и операции в Лиенце и Обердраубурге 30 мая — 1 июня, оказалась скрытой от глаз общественности. Однако решимость, проявленная пленными 29 июня, потрясла Госдепартамент и несомненно повлияла на принятые летом 1945 года решения, касающиеся репатриации{18}.
Но имелась группа людей, прекрасно информированных и о насильственной репатриации, и о методах ее осуществления: солдаты, которым выпало проводить репатриацию.
Лиенц ужаснул большинство участников операции, и сомнительно, чтобы их удалось заставить снова участвовать в таком деле. Как объяснял впоследствии автору начальник генштаба фельдмаршала Александера генерал Уильям Морган, сообщения о трагедии 1 июня привели в ужас даже главнокомандующего, и он твердо решил, насколько это в его власти, не допускать впредь подобных эпизодов. Недели через две Александер отправил в военное министерство шифрованную телеграмму:
1. 55 советских граждан, в том числе 16 женщин и 11 детей, большинство из которых утверждает, что они являются политическими беженцами, после проверки, проведенной в соответствии с Ялтинскими соглашениями, отказываются добровольно вернуться в СССР.
2. Советская миссия потребовала их выдачи. Для этого понадобится применение силы, в том числе наручников, и перевозка пленных под охраной, в запертых вагонах.
3. Мы полагаем, что выдача этих лиц почти неминуемо приведет к их гибели.
4. Таких случаев, вероятно, много.
5. Прошу как можно скорее прислать ваши распоряжения относительно этих лиц, так как местная советская миссия будет наверняка настаивать на их выдаче.
Чиновники британского МИДа, подивившись тому, что сам фельдмаршал заинтересовался этим делом, разъяснили в ответе, что лица, о которых идет речь, подлежат репатриации в случае отсутствия возражений со стороны американцев. Томас Браймлоу считал, что при наличии в группе детей, родившихся за пределами СССР, может возникнуть вопрос о гражданстве, но во всем остальном «мы связаны Ялтинским соглашением, и я не думаю, что мы можем спасти их от их участи». Патрик Дин, напротив, полагал, что о проблеме с детьми «думать незачем», а единственным препятствием могут стать возражения американцев, если они проявят особую мягкость по отношению к «советским женщинам и детям, которые не являются собственно военнопленными». Впрочем, замечал он, вряд ли это может вылиться в постоянное препятствие. Браймлоу подытожил, что в случае необходимости следует применять силу (он считал нелишним попросить советскую миссию прислать вооруженную охрану «для необходимых мер предосторожности») и соблюдать соглашение с американцами, если это понадобится{19}.
В это же самое время военное министерство запросило подробную информацию относительно этих русских, в частности, о месте их пребывания. Александер ответил, что они были в немецких лагерях на юге Германии и в Австрии, а сейчас находятся в транзитном лагере в Риме (Чинечитта). В следующей телеграмме он подчеркивал, что вряд ли в Западной Европе осталось еще много советских граждан.
Опасения Александера нашли отклик в военном министерстве. Генерал Гепп, заведующий отделом по делам военнопленных, считал маловероятным, чтобы американцы согласились на применение силы. (В тот день — 2.7.1945 — в «Таймс» появилось сообщение об отмене выхода в море «Монтичелло».) Гепп отмечал также, что, по мнению штаба союзных сил в Италии, будет трудно убедить английских солдат силой осуществлять посадку в поезда людей, «которые не хотят возвращаться в свою страну и которых по возвращении могут прикончить»{20}.
Кстати, следует заметить, что 55 человек, о которых идет речь, были последними советскими обитателями транзитного лагеря для беженцев и перемещенных лиц, существовавшего уже довольно долгое время на территории бывшей киностудии Чинечитта, под Римом. Охранялся лагерь весьма небрежно. В ноябре 1944 года, например, здесь произошел случай, вызвавший праведный гнев советской миссии: сорок семь русских, подлежащих переводу в лагерь для советских граждан, отказались садиться в грузовики и сбежали. Той же ночью они пробрались назад в лагерь за своими пожитками, погрузились в семитонку, стоявшую внутри ограждения, и укатили прочь, своротив по дороге главные ворота{21}. Прибыв в мае 1945 года в лагерь, Деннис Хиллс, английский офицер, говоривший по-русски, обнаружил там всего около 100 перемещенных лиц, и комендант района вполне ясно дал понять Хиллсу, что проблема побегов его нимало не заботит — обитатели лагеря могли свободно уходить и возвращаться. Многим предоставила кров Украинская католическая община в Риме (Руссикум). Хиллс нисколько не препятствовал исходу из лагеря, он даже сам ездил в центр Руссикума, где видел своих подопечных. Но другие пленные предпочли остаться в лагере, очевидно, рассчитывая на то, что при таком мягком режиме их не выдадут Советам. (Кстати, ни Хиллс, ни его полковник понятия не имели, что пленным угрожает такая опасность.) Еда же в лагере была лучше и обильнее, чем в Руссикуме. Вот так и образовалась группа из 55 человек, о которых говорил Александер в своей телеграмме.
Тут возникла новая сложность. После выдачи домановских казаков в начале июня английские войска, стоявшие в долине Дравы, были посланы на прочесывание гор и розыск беглецов, скрывающихся на снежных вершинах. Многим удалось бежать, но других возвратили в Пеггец. В военном дневнике 36-й пехотной бригады объясняется, почему их не передали Советам:
При нормальном ходе дел эти казаки были бы вывезены в советскую оккупационную зону, но советские власти, вероятно, утолили свои аппетиты и больше не требовали их выдачи. Это означало, что на нашем попечении оказалось несколько сотен недовольных казаков{22}.
Майор Дэвис в Пеггеце получил приказ провести проверку для отделения новых эмигрантов от старых. Задачу эту он выполнял спустя рукава, и при его попустительстве многие бежали, либо зарегистрировались по фальшивым документам как несоветские граждане. Тем не менее, бежавших из СССР после 1939 года в Пеггеце тоже было достаточно, а лагерь кишел информаторами и стукачами. Старостой лагеря был некий Шилихов, русский из Белграда, которому не доверяли ни казаки, ни Дэвис, и в конце 1945 года его заменили гораздо более симпатичным человеком, югославом Лакичем. Все советские граждане, чье подданство не вызывало сомнений, были переведены в лагерь в Дользахе, обнесенный проволокой. Здесь под строгой охраной содержалось около 500 советских граждан, прошедших проверку{23}. 8 июля фельдмаршал Александер телеграфировал в военное министерство:
Мы сейчас содержим в Австрии 500 казаков. Они бежали во время выдачи казаков советским властям и не желают возвращаться в СССР. Советы настаивают на выдаче этой группы. Не исключено, что это потребует от нас применения силы. Прошу ваших инструкций по этому поводу.
Военное министерство запросило МИД. Джон Голсуорси сказал, что телеграмма ничего не меняет. По его мнению, так же, как и по мнению Браймлоу и Патрика Дина, лучше всего было бы, чтобы военные обсудили вопрос о репатриации с Объединенным комитетом начальников штабов. Наконец, Браймлоу набросал проект письма для своего начальника Кристофера Уорнера, предлагая военному министерству попытаться убедить советскую военную миссию прислать вооруженный отряд для перевозки группы смутьянов. Чтобы заручиться согласием американцев, он рекомендовал проконсультироваться с Объединенным комитетом,
но полученное в результате решение будет относиться лишь к казакам в Австрии, которые являются военнопленными, и не распространится на группу из 55 человек в Риме, поскольку женщин и детей, очевидно, нельзя считать военнопленными. Это послужит дополнительной причиной к тому, чтобы сначала разобраться с небольшой группой в Риме, а уже затем — с казаками.
На совещании представителей армии и МИДа 31 июля четко выявилась разница в их подходе. Томас Браймлоу объяснил, что хотя «эта политика, отличаясь от традиционной политики правительства его королевского величества в отношении политических беженцев, вызывает некоторое замешательство», МИД тем не менее считает, что с военнопленными и перемещенными лицами «следует обращаться одинаково и передавать их советским властям независимо от их желаний». Генерал-майор А.В. Андерсон возразил на это, что,
по его мнению, Ялтинскому соглашению предназначалась роль рабочего соглашения при репатриации освобожденных советских граждан, и оно было принято вовсе не для того, чтобы обеспечить насильственную репатриацию политических беженцев, которые не отвечают за действия стран Оси и не желают возвращаться в СССР.
Это заявление Браймлоу оставил без ответа{24}.
Но, несмотря на настойчивость МИДа, политика министерства постоянно наталкивалась на все новые препятствия. Сомнительно было, что удастся получить согласие американцев, необходимое для районов, находящихся под объединенным командованием. Все уже знали о задержке «Монтичелло» — неизвестно было только, что это всего лишь тактический маневр Госдепартамента. Имелись также тревожные и загадочные сообщения об обструкции, устроенной американской армией. 29 июля британский МИД узнал о том, что генерал Пол Парен из американской 26-й пехотной дивизии, «отказавшись выдать военных в немецкой форме, считающихся военнопленными, действовал по инструкции высшего военного начальства», — речь шла о «нескольких тысячах русских, служивших в вермахте»{25}.
Но худшее было еще впереди. В Ялте руководители трех великих держав приняли стратегический план окончательной победы над нацистской Германией. Теперь, шесть месяцев спустя, эта задача была выполнена, и границы «большевистского обезьянника» (давнишние слова Черчилля) растянулись от туманных болот Припяти до неторопливой Эльбы, более чем на 1000 километров, в самом центре Европы. Советским руководителям оставалось лишь понять, как воспримут государственные мужи Запада новую Европу, возникшую на развалинах старой. 17 июля Трумэн, Черчилль и Сталин встретились в Потсдаме.
Естественно, в повестке дня был и вопрос о русских беженцах на Западе. К тому времени подавляющее большинство их уже было возвращено на родину, но с оставшимися дело обстояло еще сложнее, чем раньше. Даже те, кто поначалу принял варварство массовых репатриаций как должное, начинали понимать, что дело нечисто. Непредвиденный ужасный поворот событий в Лиенце, Одессе и других местах вызывал у одних отвращение, у других — страх перед обнародованием. Что если бы истинные факты, связанные с насильственной репатриацией, стали достоянием широкой публики? Даже сегодня никто из причастных к решению о сотрудничестве со СМЕРШем и его проведению в жизнь не желает высказываться на эту тему. А если бы от них потребовали оправдать свои решения еще в 1945 году?
——— • ———
назад вверх дальше
Оглавление
Документы
 | swolkov.org © С.В. Волков
Охраняется законами РФ об авторских и смежных правах |  |