Обозревая социальные характеристики советской политической элиты в целом, нетрудно заметить, что совокупность ее членов даже по формальным показателям уступала среднему уровню рядовых специалистов соответствующего времени. Не говоря о том, что половину первого поколения советских вождей составляли люди необразованные и малокультурные, та интеллигенция, которая составляла другую половину, была представлена, если исходить из среднего уровня старого российского образованного слоя, в абсолютном большинстве его наихудшими представителями. Эти люди в подавляющем большинстве случаев не получили полноценного образования, посвящая время пребывания в учебных заведениях не столько учебе, сколько революционной деятельности, за что в значительной части были оттуда отчислены. Лиц, окончивших учебные заведения, выпускники которых составляли цвет российской управленческой элиты (Александровский лицей, Училище правоведения и т.п.), среди них практически не встречается. Даже получив образование, лишь немногие всерьез работали по специальности. Присутствовавшие в их числе представители высших сословий российского общества представляли, как правило, его маргинальную часть, очень рано порвав со своей средой. Во всех же остальных поколениях, кроме самого последнего, т.е. до середины 80-х годов до трех четвертей советских руководителей были «интеллигентами в первом поколении». Как хорошо известно, что советский режим на всех этапах своего существования стремился максимизировать долю таковых в составе интеллектуального слоя. Но если это не вполне ему удавалось в отношении не только наиболее квалифицированных групп этого слоя, но и в большинства категорий лиц с высшим образованием, то сама советская верхушка требуемому показателю отвечала в наибольшей степени.
Но если значительная часть первого поколения по крайней мере имела представление о настоящем образовании, то уже во втором такие лица были единичны, а вся масса получала уже советское образование. Образовательные характеристики каждого последующего поколения, разумеется, улучшались. Плавно снижался как средний возраст получения специального образования вообще, так и высшего образования (хотя так и остался выше «нормального»). Повышался уровень образования в целом, а среди лиц с высшим образованием росла доля лиц, получивших его на дневных отделениях. Однако эти показатели, за исключением самых последних десятилетий существования советского режима даже формально все равно оставались ниже, чем у наиболее квалифицированных категорий интеллектуального слоя в целом. Любопытно, что среди высшей номенклатуры лишь в виде исключения встречаются люди, окончившие какое-либо из примерно десятка лучших учебных заведений страны (Московский и Ленинградский университеты, МИФИ, МФТИ и т.п.), доля получивших образование в университетах вообще крайне мала (как правило, менее 10%). В подавляющем большинстве случаев это провинциальные политехнические и сельскохозяйственные институты или ВПШ (да и те очень часто «оконченные» чисто формально). Наконец, при выдвижении в ряды советской номенклатуры нормой был принцип «отрицательного отбора»: выдвигались не наиболее компетентные и профессионально успешные, а политически «правильные» — обнаружившие наименьшую склонность к самостоятельному мышлению и наибольшую преданность коммунистической идеологии.
Типичный путь в советскую политическую верхушку для людей, по возрасту не участвовавших в большевистском перевороте и Гражданской войне, начинался с деятельности в низовых советско-партийных органах или в качестве комсомольского активиста, т.е. в большинстве случаев выбор определялся с самого начала. Потом, уже с начальных руководящих должностей, их направляли на учебу в вуз, техникум или ВПШ, но этому в общем не придавалось большого значения, часто они не заканчивали учебу, что никак отрицательным образом не сказывалось на их дальнейшей карьере. Вообще, недостаток образования никогда не рассматривался как помеха политической карьере. В более позднее время, когда отсутствие диплома у руководителя стало выглядеть несколько неприлично на фоне его подчиненных, таких начальников, часто уже в больших «чинах», секретарей обкомов стали заставлять «оканчивать» вузы заочно. Абсолютной нормой высшее образование для партийных руководителей стало только в 50-х годах. Если брать не только первых, а всех секретарей обкомов и равных им, то на 1939 г. законченное высшее образование имело только 28,6%, на 1952 г. — 67,7, на 1956 г. — 86, на 1961 г. — 92, на 1966–97, позже — 99–100%.
В конце 30-х и в послевоенное время принципиально подход не изменился, но более типичной стала ситуация, когда студента, не первого по учебе, но обратившего на себя внимание комсомольского активиста замечали еще в вузе или техникуме (часто это были секретари комсомольских организации в своих учебных заведениях) и после окончания он продвигался в основном по партийной линии. Либо выдвижение происходило уже на производстве, после двух-трех лет работы по специальности — также из секретарей первичных комсомольских и партийных организаций. Попав в число «отобранных», человек практически никогда уже не покидал «номенклатуры», в большинстве случаев становясь руководителем-«универсалом» (с одинаковым «успехом» командовавший заводом, исполкомом, райкомом, учреждением культуры, бывший послом и т.д.) или чисто партийным «вождем». Обращает на себя внимание сравнительная редкость чисто профессиональной карьеры, даже среди министров она, как правило, составляет меньше половины случаев. Причем и большинство тех, кто делал карьеру в рамках своей специальности (например, начальник цеха — директор завода — начальник управления — министр) на первые руководящие должности выдвинулись как комсомольско-партийные активисты и посту начальника отдела, цеха, лаборатории обычно предшествовало секретарство в первичной комсомольской организации).
По мере того, как с 30-х годов советская система устаивалась и приобретала все более «регулярный» характер, карьера «номенклатуры» тяготела все к большему однообразию: ей теперь почти всегда предшествовала учеба в вузе или техникуме (правда, в большинстве случаев эти люди поступали туда, уже отслужив в армии или «от станка», часто успев вступить в партию в армии или на заводе — именно такие чаще всего выдвигались на руководящую комсомольскую работу в вузе). Этим и объясняется как то, что средний возраст начала самостоятельной деятельности, и возраст вступления в партию во всех поколениях советского истеблишмента плавно возрастает, так и то, что средний возраст окончания учебных заведений у советской верхушки больше, чем для всей массы специалистов (нормальным образом, сразу пройдя по конкурсу после школы, человек оканчивал вуз в 21–22 года). Минимальной эта разница стала только в поколении родившихся в 30-е — 40-е годы , когда возрастает доля выходцев из советского служилого слоя, которые сразу поступали в учебные заведения. С утрясанием советской системы плавно рос и средний возраст вхождения в высшие группы. После чисток 30-х, обеспечивших головокружительные карьеры второго поколения советской верхушки (попав наверх очень молодыми, они и смогли досидеть до 80-х годов) подобного шанса у следующих поколений уже не было, и им приходилось проходить всю лестницу довольно долго (доля попавших в верхушку в возрасте до 40 лет в третьем поколении по сравнении со вторым сократилась в 4–5 раз (а для ВГД и ДК — десятикратно) и в дальнейшем уже не повышалась.
Если сравнивать основные категории советской политической верхушки — лиц, занимавших высшие партийные (ВПД), государственные (ВГД) и дипломатические (ДК) должности (ЦК и ПБ как ее высшая страта, представляли собой «усредненные» категории, т.к. туда входили представители названных выше основных категорий), то нетрудно заметить, что их характеристики довольно заметно отличаются. Хотя в разных поколениях от четверти до трети министров побывали и на высших партийных должностях и наоборот, все-таки основную массу и тех, и других (до половины и больше) составляли лица, сделавшие соответственно либо чисто партийную, либо чисто специальную карьеру, чем и была обусловлена разница. Министры (ВГД) в среднем имели более качественное образование, чем секретари обкомов (ВПД) и получали его в более раннем возрасте, среди них было несколько больше выходцев из образованного слоя. Но средний возраст вступления в партию лиц категории ВПД во всех поколениях был ниже, чем ВГД. Особенно велика разница в возрасте вступления в высшую группу: первые секретари обкомов и им равные во всех поколениях достигали своего положения примерно на пять лет раньше министров. И вообще партийная карьера была наиболее быстрой.
Что касается верхушки дипкорпуса, то она в целом мало отличалась от других категорий политической элиты (почему и рассматривается вместе с ними), но отличалась несколько более высоким уровнем образования (и получением его в более раннем возрасте), а в последних поколениях — большим числом лиц с чисто специальной карьерой. Здесь также наибольший процент русских (свыше 90%), за исключением самого первого поколения). Обращает на себя внимание в целом крайне слабая вплоть до самого последнего времени «профессиональность» этой категории советской элиты. С 30-х годов при всеобщем культе «производства» и «инженерства» считалось, видимо, что и лучшие дипломаты должны выходить из инженеров. Доля лиц, получивших гуманитарное (а также педагогическое и экономическое) образование в категории ДК была, конечно, выше, чем в других, но и тут она была ничтожно мала, составляя во втором и третьем поколениях чуть больше трети (больше имело техническое и сельскохозяйственное), и только в четвертом-пятом превысив половину. Послами к тому же часто назначались «вышедшие в тираж» министры, первые секретари обкомов и другие представители высшей партийно-хозяйственной номенклатуры, для которых эти должности были либо почетной ссылкой, либо синекурой, «заслуженным отдыхом». Если даже взять послов хрущевского времени (на 1964 г.), то при среднем возрасте 52,4 года 16,5% из них пришли непосредственно с постов, не имеющих никакого отношения к МИДу, 21,2% имели дипстаж менее 10 лет (а более 20 лет прослужили в МИД менее половины — 47,1%). Гуманитарное образование имели 43,4% (тогда как свыше трети, 33,7% — техническое). Для верхушки дипкорпуса, достигшего своего положения даже в хрущевское время, чисто дипломатическая карьера (когда разрыв между окончанием вуза и поступлением в МИД не превышает нескольких лет) была редкостью. В первом поколении таких было 3%, во втором — 13,9, в третьем — 25,7, в четвертом — 45,7 и только в последнем — 70,7% (среди родившихся в 1900-х годах — 2,6%, в 1910-х — 27,3, в 20-х — 35,7, в 30-х — 75,5 и в 40-х — 87,4%. Это также видно как и по времени, так и по возрасту (средний возраст — порядка 40 лет) их поступления в МИД (табл. 33, 34). МГИМО окончили только 38,7% лиц «брежневского» поколения, но 59,6% «горбачевского» (в общей сложности из родившихся в 20-х годах — 24,3%, в 30-х — 62,4, в 40-х — 74%). Среди верхушки дипкорпуса фигура «карьерного дипломата» стала преобладать лишь в самый последний период существования советского режима. Причем связано это в некоторой степени с тем, что в это время служба по МИД стала носить в значительной мере наследственный характер — как ни одна другая в СССР (к началу «перестройки» свыше двух третей имели там родственников). Появились они и в верхушке дипкорпуса; среди самых молодых, родившихся в 40-х годах, встречаем целый ряд детей послов (не говоря о мидовцах более низкого ранга), а равно и высших советских руководителей.
На последнем явлении следует остановиться. Советский режим в принципе исходил из необходимости выдвигать на руководящие посты преимущественно выходцев из низов, априори более послушных, обладавших минимальным кругозором и уровнем общей культуры и потому в максимальной степени предрасположенных «твердо проводить линию партии» (тогда как из детей советской элиты, имевших несравненно более широкий доступ к информации, чем средний советский человек, вышло немало «диссидентов»). Однако жизнь брала свое, и естественное стремление обеспечить своим детям видное положение постепенно пробивало себе дорогу. Правда, в силу конкретных исторических обстоятельств процесс этот был сильно, на пару десятилетий, задержан. Советская верхушка первого поколения в конце 30-х годов была в большинстве вырезана, и ее дети в любом случае были лишены возможности унаследовать статус своих родителей (в лучшем случае найдя себе место в средних слоях интеллигенции). Поэтому речь могла идти только о детях следующих поколений, т.е. в лучшем случае о родившихся в 30-х — 40-х годах. Такие случаи встречаются, но, за исключением МИДа, единичны (а среди чисто партийных руководителей вовсе отсутствуют). Дело в том, что в силу упомянутого принципа кадровой политики, «дети» пристраивались почти всегда в сферы и на посты «теплые» и престижные, но не связанные с непосредственным политико-государственным руководством (например, при Сталине генеральских и т.п. детей было больше всего, как ни странно, в ВВИА им. Жуковского: модно, престижно, но на командные посты выхода нет). МИД был с этой точки зрения идеальным местом, почему концентрация детей высшей номенклатуры была там наивысшей. Просуществуй советский режим еще лет пятьдесят-семьдесят, эта тенденция распространилась бы в значительной мере и руководящие посты и истеблишмент приобрел бы наследственный характер, что само по себе неминуемо привело бы к перерождению режима и изменению его идеологии.
——— • ———
назад вверх дальше
Оглавление
Книги
 | swolkov.org © С.В. Волков
Охраняется законами РФ об авторских и смежных правах |  |