Сайт историка Сергея Владимировича Волкова

Главная • Информация о базах данных по российским служилым слоям
Библиография • Книги • Публицистика • Документы • Фото • Контакты

———————— • ————————

————— • —————

——— • ———

 

{85} Катунцева Н.М. Опыт СССР по подготовке интеллигенции из рабочих и крестьян. М., 1977, с. 29–30.

{86} Сафразьян Н.Л. Борьба КПСС за строительство советской высшей школы, с. 71, 74.

{87} Соскин В.Л. Ленин, революция, интеллигенция, с. 92.

{88} Сафразьян Н.Л. Борьба КПСС за строительство советской высшей школы, с. 77–78.

{89} Соскин В.Л. Ленин, революция, интеллигенция, с. 89.

{90} Изменения социальной структуры советского общества. 1921 — середина 1930-х гг., с. 163.

{91} В 1970 г. по путевкам было направлено 93460 чел., в 1975–145134 (Самойлова Е.С. Население и образование. М., 1978, с. 67).

{92} Чуткерашвили Е.В. Кадры для науки. М., 1968; Изменения социальной структуры советского общества. 1921 — середина 1930-х гг., с. 270.

{93} Сафразьян Н.Л. Борьба КПСС за строительство советской высшей школы, с. 74.

{94} Шкаратан О.И. Проблемы социальной структуры рабочего класса СССР. М., 1970.

{95} Самойлова Е.С. Население и образование, с. 130, 131, 136.

{96} Филиппов Ф.Р. Формирование поколений социалистической интеллигенции // СИ, 1980, №2, с. 91–92.

{97} Самойлова Е.С. Население и образование, с. 112.

{98} Там же, с. 132–133.

{99} Советская интеллигенция и ее роль в строительстве коммунизма. М., 1983, с. 184.

{100} Там же, с. 187, см. также: Наумова Т.В. Место и роль интеллигенции в развитом социалистическом обществе. Автореферат канд. дисс. М., 1977, с. 10–11.

{101} Глезерман Г.Е. Совершенствование социальной структуры и развитие личности при социализме // СИ, 1977, №2, c. 28, 32.

{102} Филиппов Ф.Р. Формирование поколений социалистической интеллигенции // СИ, 1980, №2, с. 93.

{103} Руткевич М.Н. Становление социальной однородности. М., 1982, с. 233.

{104} Бюллетень МВССО, 1982, №1, с. 19–20.

{105} Филиппов Ф.Р. Научно-технический прогресс и совершенствование социальной структуры общества // СИ, 1985, №4, с. 9.

{106} Косарев И.И., Сахно А.В. Престиж профессии врача // СИ, 1985, №2, с. 118.

{107} Руткевич М.Н. Социалистическая справедливость // СИ, 1986, №3, с. 16.

{108} ВВШ, 1984, №12, с. 44.

{109} Бюллетень МВССО, 1986, №5, с. 9–11.

{110} То же, 1983, №5, с. 17–18.

{111} То же, 1984, №4, с. 13.

{112} То же, 1985, №4, с. 4–7.

{113} То же, 1985, №7, с. 18–19.

{114} То же, 1983, №5, с. 4.

{115} То же, 1984, №4, с. 7–8, 14.

{116} То же, 1988, №6, с. 15–17.

{117} То же, 1986, №5, с. 11.

{118} То же, 1984, №9, с. 24–25.

{119} То же, 1983, №3, с. 8–9.

{120} То же, 1983, №5, с. 41.

{121} То же, 1983, №10, с. 18.

{122} То же, 1983, №12, с. 4–5.

{123} То же, 1986, №3, с. 24–25.

{124} ВВШ, 1985, №6, с. 23.

{125} Бюллетень МВССО, 1986, №5, с. 26.

{126} То же, 1987, №4, с. 18–19.

{127} То же, 1988, №1, с. 6–7.

{128} То же, 1988, №5, с. 3–4.

{129} То же, 1989, №8, с. 3.

{130} То же, 1989, №6, с. 3.

{131} Катунцева Н.М. Опыт СССР по подготовке интеллигенции из рабочих и крестьян. М., 1977, с. 40, 72, 74; Сафразьян Н.Л. Борьба КПСС за строительство советской высшей школы, с. 70.

{132} Сафразьян Н.Л. Борьба КПСС за строительство советской высшей школы, с. 70; Катунцева Н.М. Опыт СССР по подготовке интеллигенции из рабочих и крестьян, с. 54; Изменения социальной структуры советского общества. 1921 — середина 1930-х гг., с. 162.

{133} В Баку процент рабочих и крестьян на рабфаках с 1920/21 по 1928/29 учебный год изменялся следующие образом: 41,1 – 53,0 – 57,7 – 56,5 – 64,0 – 69,0 – 80,0.

{134} Катунцева Н.М. Опыт СССР по подготовке интеллигенции из рабочих и крестьян, с. 82; Изменения социальной структуры советского общества. 1921 — середина 1930-х гг., с. 163.

{135} Например, среди студентов МВТУ рабфаковцы составляли в 1924 г. 33% (1214 чел.), в 1925–30,3 (1525), в 1926–32,7 (1743) и в 1927–36,2 (2057).

{136} Катунцева Н.М. Опыт СССР по подготовке интеллигенции из рабочих и крестьян, с. 54; Изменения социальной структуры советского общества. 1921 — середина 1930-х гг., с. 162–165, 269; Сафразьян Н.Л. Борьба КПСС за строительство советской высшей школы, с. 69–70, 73–74; Самойлова Е.С. Население и образование, с. 65.

{137} Изменения социальной структуры советского общества. 1921 — середина 1930-х гг., с. 163; Катунцева Н.М. Опыт СССР по подготовке интеллигенции из рабочих и крестьян, с. 73–74, 133–134.

{138} Там же, с. 153–154, 160.

{139} Шеремет И.И. Социальной состав студенчества // СИ, 1977, №2, с. 77–78.

{140} Руткевич М.Н. Становление социальной однородности. М., 1982, с. 232.

{141} Бюллетень МВССО, 1983, №1, с. 9.

{142} То же, 1983, №9, с. 6–7.

{143} То же, 1987, №11, с. 17–18.

{144} То же, 1989, №9, с. 2.

{145} Быкова С.Н., Игитханян Е.Д. Рец.: Социальные функции высшей школы в социалистическом обществе. Харьков, 1984 // СИ, 1986, №1, с. 189–190.

{146} Рубина Л.Я. Советское студенчество, с. 50–51.

{147} Бюллетень МВССО, 1982, №2.

{148} То же, 1988, №1, с. 6.

{149} Руткевич М.Н., Филиппов Ф.Р. Социальные перемещения. М., 1970.

{150} Слесарев Г.А. Демографические процессы и социальная структура социалистического общества, с. 214.

{151} Самойлова Е.С. Население и образование, с. 115.

{152} Например, по данным одного исследования, менее половины художественной интеллигенции Свердловска хотели бы видеть своих детей принадлежащими к ней (Копырин В.А. Социологическое исследование художественной интеллигенции // СИ, 1975, №2, с. 77).

{153} Классы, социальные слои и группы в СССР. М., 1968.

{154} Шубкин В.Н. Профессия: проблема выбора // Наука и жизнь, 1970.

{155} Слесарев Г.А. Демографические процессы и социальная структура социалистического общества, с. 216.

{156} См.: Астахова В.И. Советская интеллигенции и ее роль в общественном прогрессе. Харьков, 1976.

{157} Болотин И.С. Воздействие демографической ситуации на среднюю и высшую школу // СИ, 1979, №4, с. 127. В 1963 г. сложилась парадоксальная ситуация: выпуск 902 тыс. (дневной — 457 тыс.), а прием — 772 тыс. в вузы и 955 в техникумы, т.е. прием вдвое превосходил выпуск, а выпуск дневных школ (основной поставщик для вузов) уступал приему даже в 4 раза. В 1973 г. школу окончило 3 млн. (дневную 2, 3), а прием составил 938 тыс. в вузы и 1357 в техникумы, т.е. прием равнялся выпуску дневной школы, не считая непоступивших в предыдущие годы.

{158} Костюк В.Г., Траскунова М.М., Константиновский Д.Л. Молодежь Сибири: образование и выбор профессии. Новосибирск, 1980, с. 44–45, 117–118.

{159} Творогов С.Н. Источники комплектования студенческого состава // ВВШ, 1983, №5, с. 10.

{160} Руткевич М.Н. Реформа образования, потребности общества, молодежь // СИ,1984, №4, с. 24, 27.

{161} Заславский И.Е., Кузьмин В.А., Островская Р.Т. Социальные и профессиональные установки московских школьников // СИ, 1983, №3, с. 132–134.

{162} См.: Самойлова Е.С. Население и образование, с. 115; Слесарев Г.А. Демографические процессы и социальная структура социалистического общества, с. 136–137; Гентвайните В., Матуленис А., Тальюнайте М. Социальная ориентация выпускников средних школ // СИ, 1977, №2, с. 75; Советская интеллигенция и ее роль в строительстве коммунизма, с. 202.

{163} См.: Филиппов Ф.Р. Роль высшей школы в изменении социальной структуры советского общества. (Итоги Всесоюзного исследования). М., 1976.

{164} После 8 класса учиться в ПТУ или работать хотели лишь 6,5% детей служащих, а после 10-го ориентированы на вуз 74,4% детей служащих, 38,3 — рабочих и 25,1 — колхозников (Руткевич М.Н. Становление социальной однородности, с. 226). Профессии, требующие высшего или среднего специального образования, считали престижными 75% детей специалистов, 65% — рабочих и крестьян и служащих-неспециалистов, привлекательными «идеально»- 75 и 51%, «реально» — 72 и 45% (Попова И.М., Моин В.Б. Престиж и привлекательность профессий // СИ, 1979, №4, с. 88). В Свердловске в 1970 г. на вуз было ориентировано 70% учащихся 10-х классов, в т.ч. 82,8% детей специалистов, 68,2 служащих и 62,1 — рабочих. Сразу после школы поступило в вуз 67,3% детей специалистов, 57 — служащих, 52,2 — рабочих и 42,1% детей рабочих сельского хозяйства. В конце 70-х годов там же из 10-тиклассников, желавших поступить в вуз, попали туда 59,1% детей специалистов, 57,1 — служащих и 34,3 — рабочих (Филиппов Ф.Р. Изменения в социальном облике и составе советской интеллигенции // Проблемы развития социальной структуры общества в Советском Союзе и Польше. М., 1976, с. 154). Можно было бы привести и еще ряд данных соответствующих исследований. Интересно, что в целом по Москве желали поступить в 9 класс 47,7%, что существенно ниже реальной доли поступивших туда.

{165} Филиппов Ф.Р. Социология образования, с. 121.

{166} Творогов С.Н. Источники комплектования студенческого состава, с. 11.

{167} Руткевич М.Н. Становление социальной однородности, с. 231–232.

{168} Рубина Л.Я. Советское студенчество, с. 55.

{169} За расширение сети ПТУ высказалось 76%, против — 10, не определились 14% (Войнова В.Д., Коробейников В.С. Общественное мнение о реформе школы — единство и многообразие // СИ, 1984, №4, с. 99).

{170} Кинсбурский А.В. Всеобщее профессиональное образование молодежи: мнения, оценки // СИ, 1984, №4, с. 102–103.

{171} Рубина Л.Я. Советское студенчество, с. 50–51.

{172} Шеремет И.И. Социальный состав студенчества // СИ, 1977, №2, c. 77.

{173} Гребенников И.В. Опыт исследований воспитательного потенциала семьи // СИ, 1982, №2, с. 95.

{174} Комаров В.Б., Комарова Л.Г. Социальные перемещения сельской молодежи Краснодарского края // СИ, 1982, №3, с. 127.

{175} Рубина Л.Я. Советское студенчество, с. 63.

{176} В 1967 г., например, конкурс в МВТУ составлял 1,3 чел. на место, в МЭИ — 1,5, ЛГУ — 3, в МГУ — 4,4 на гуманитарные и 6,9 на естественные факультеты, в Историко-архивный институт — 15, Киевский политехнический — 1,5, Ленинградский кораблестроительный — 1,7, Казанский авиационный — 2, Уральский политихнический — 2,4 (см.: Руткевич М.Н., Филиппов Ф.Р. Социальные перемещения. М., 1970).

{177} Кинсбурский А.В. Динамика ориентации молодежи на высшее образование // СИ, 1979, №2, с.102.

{178} Творогов С.Н. Источники комплектования студенческого состава, с. 8.

{179} Блинов Н.М., Титма М.Х. Рец.: Руткевич М.Н. Становление социальной однородности. М., 1982 // СИ, 1982, №4, с. 175.

{180} См.: Тимонин В.П. Об актуальных задачах московских вузов // ВВШ, 1983, №1, с. 17.

{181} Кочетов А.Н. Социальные источники пополнения интеллигенции в РСФСР (1959–1977) // История СССР, 1981, №2, с. 141.

{182} По вузам Ленинграда он с 1981 по 1983 гг. уменьшался так: 2,54–2,48–2,41–2,40 (Руткевич М.Н. Реформа образования, потребности общества, молодежь, с. 26).

{183} ВВШ, 1985, №6, с. 20–23.

{184} Бюллетень МВССО, 1988, №1, с. 6.

{185} Например, из выпускников МВТУ 1920 г. 20% происходили из дворян, 25 — из чиновников, до 30% — из купцов и т.д., в Казанском университете в 1918 г. 1046 студентов были детьми дворян, духовенства, купцов и мещан, 439 — крестьян, 135 — рабочих и батраков (см.: Чуткерашвили Е.В. Развитие высшего образования в СССР. М., 1961).

{186} Сафразьян Н.Л. Борьба КПСС за строительство советской высшей школы, с. 74. Встречаются и другие сведения, по которым на 1923, 1926 и 1927 гг. соотношение выглядело так: служащие: 18,5–12,0–15,0; рабочие: 38,5–50,0–58,9; крестьяне: 42,8–37,2–26,1 (с м.: Чуткерашвили Е.В. Развитие высшего образования в СССР. М., 1961; он же: Кадры для науки. М., 1968).

{187} Изменения социальной структуры советского общества. Октябрь 1917–1920, с. 286.

{188} Сафразьян Н.Л. Борьба КПСС за строительство советской высшей школы, с. 75.

{189} В 1920/21 г. в вузах Украины было 5% рабочих и 8 — крестьян, а в 1925/26 — эти категории составляли 37% при 55% служащих и 8% прочих. В Уральском университете в 1921 г. училось: рабочих — 23%, крестьян — 25, служащих 35 и прочих -17%. В Туркестанском университете доля рабочих и крестьян увеличилась с 1921 по 1927 г. с 38,4 до 61,2%, в 1925 г. по всем вузам рабочие составляли 17,8%, крестьяне — 23,1, служащие — 39,8 и прочие — 19,3% (см.: Чуткерашвили Е.В. Развитие высшего образования в СССР. М., 1961). В вузах Сибири в конце 1923 г. дети рабочих и крестьян составляли 31%, в комвузах в 1924 г. рабочих было 47% (Соскин В.Л. Ленин, революция, интеллигенция, с. 89). Встречаются данные о том, что во всех вузах в 1922/23 г. рабочие и крестьяне составляли чуть более трети, во всех втузах в 1923/24 г. — 15,5%, во всех вузах в 1924 г. рабочих было 14,3% и т.д. (Синецкий А.Я. Профессорско-преподавательские кадры высшей школы СССР. М., 1950).

{190} В промышленных вузах с 1923/24 по 1925/26 гг. процент рабочих поднялся с 17 до 31 (а вместе рабочих и крестьян было 50% (Самойлова Е.С. Население и образование, с. 65, 68). К 1927 г. по всем вузам процент рабочих вырос до 25,4, в том числе по промышленным — 38,3%, сельскохозяйственным — 18,2, педагогическим — 16,3 и медицинским — 17,0 (см.: Синецкий А.Я. Профессорско-преподавательские кадры высшей школы СССР. М., 1950).

{191} Рубина Л.Я. Советское студенчество, с. 43.

{192} См.: Астахова В.И. Советская интеллигенция и ее роль в общественном прогрессе. Харьков, 1976.

{193} См.: Чуткерашвили Е.В. Развитие высшего образования в СССР. М., 1961; он же: Кадры для науки. М., 1968.

{194} Подготовка кадров в СССР. 1927–1931 гг. М.-Л., 1933.

{195} Рабочих и крестьян в вузах насчитывалось 51,1%, служащих — 39,4% и прочих — 9,5%, среди студентов техникумов соответственно 57,1, 32,2 и 10,7% (Изменения социальной структуры советского общества. 1921 — середина 1930-х гг., с. 164). По другим данным в 1928 г. рабочих и крестьян было в вузах 49,3%, а в 1930 г. — 70%, а в техникумах — 65,8% (см.: Федюкин С.А. Великий Октябрь и интеллигенция. М., 1972).

{196} Изменения социальной структуры советского общества. 1921 — середина 1930-х гг., с. с. 164.

{197} Самойлова Е.С. Население и образование, с. 68.

{198} В вузах Наркомтяжпрома — 66,7%, в промакадемиях — 77,7%; в МММИ в 1932 г. было 76% рабочих, 7% крестьян и 17% служащих и прочих (см.: Синецкий А.Я. Профессорско-преподавательские кадры высшей школы СССР. М., 1950; Советская интеллигенция и ее роль в строительстве коммунизма. М., 1983, с. 184; Федюкин С.А. Октябрьская революция и интеллигенция. М., 1968, с. 41). К 1934 г. процент рабочих достиг 65–70 и в ряде нетехнических вузов (см.: Галкин К.Т. Высшее образование и подготовка научных кадров в СССР. М., 1958).

{199} См.: Подготовка кадров в СССР. 1927–1931 гг. М.-Л., 1933; Галкин К.Т. Высшее образование и подготовка научных кадров в СССР. М., 1958; Елютин В.П. Высшая школа СССР за 50 лет (1917–1967). М., 1967; Изменения социальной структуры советского общества. 1921 — середина 1930-х гг., с. 273–274.

{200} Советская интеллигенция и ее роль в строительстве коммунизма. М., 1983, с. 184–185.

{201} См.: Чуткерашвили Е.В. Развитие высшего образования в СССР. М., 1961; Самойлова Е.С. Население и образование, с. 71; Подготовка кадров в СССР. 1927–1931 гг. М.-Л., 1933; Советская интеллигенция. (История формирования и роста. 1917–1965 гг.). М., 1968.

{202} В Эстонии, например (Тартусский университет), до 1940 г. дети рабочих составляли 5% студентов, а уже в 1940/41 учебном году их стало 40,9%, детей крестьян — 14,4%, интеллигенции — 23,7, «собственников» — 20,4 и духовенства 0,6%. В 1950 г. в вузах Эстонии насчитывалось 42,3% детей рабочих, 24,8 — крестьян и 32 — служащих (см.: Чуткерашвили Е.В. Развитие высшего образования в СССР. М., 1961).

{203} При отсутствии публикаций официальных данных по вузовской статистике все авторы обычно ссылались на приводившиеся в литературе очень непредставительные выборки по Свердловску, и эти данные фигурировали уже чуть ли не как официальные, особенно во всяческих рецензиях с опровержением «буржуазных советологов» (см., напр.: Руткевич М.Н., Фаненко С.Г. Проблемы социальной структуры и социальной мобильности в социологии ФРГ // СИ, 1982, №1, с. 163; Павлова И.И. О социальных источниках пополнения советской интеллигенции (критика наших критиков) // СИ, 1982, №3, 135). В диссертации одного из специалистов, непосредственно занимающегося этой проблемой, признается, что общесоюзными данными «мы располагаем только за 1975 г.» (Кочетов А.Н. Социальные источники пополнения советской интеллигенции и изменения в ее внутренней структуре, с. 14), т.е. даже специалисты, допускаемые в архивы, не могли получить официальные данные, охватывающие всю страну. В исследованиях по социальному составу студентов бралась в большинстве случаев именно Свердловская область, где по стечению обстоятельств процент рабочих в составе населения и, соответственно, в вузах был самым высоким по стране и никак не отражал общее положение дел. Но именно «свердловские» цифры обычно фигурировали в печати, речах на съездах и т.д.

{204} См.: Высшая школа как фактор изменения социальной структуры развитого социалистического общества. М., 1978, с. 141; Пугач В.Ф. О комплектовании педагогических вузов // СИ, 1985, №2, с. 110; Руткевич М.Н. Становление социальной однородности. М.,1982, с. 229.

{205} См.: Высшая школа как фактор изменения социальной структуры развитого социалистического общества, с. 66; ВВШ, 1969, №4, с. 3; Кочетов А.Н. Социальные источники пополнения советской интеллигенции и изменения в ее внутренней структуре (1959–1977 гг.). Автореферат канд. дисс. М., 1981, с. 18–19; Слесарев Г.А. Демографические процессы и социальная структура социалистического общества, с. 209. Встречается утверждение, что в 1959 г. во все вузы было принято 58% рабочих и крестьян (Чуткерашвили Е.В. Развитие высшего образования в СССР. М., 1961).

{206} Высшая школа как фактор изменения социальной структуры развитого социалистического общества, с. 110;

{207} В частности, в Уральский университет в 1963 г. было принято 54% служащих и 9% «прочих», а в 1965 — будто бы даже 87,4%, в т.ч. 38,4% специалистов (Классы, социальные слои и группы в СССР. М., 1968), в вузы Ленинграда в 1972 г. рабочих было принято 45,4%, причем на дневные отделения — около 40 против 33,9% в 1965 г. (Кугель С.А. Профессиональная мобильность в науке, с. 81), по Свердловской области (вузы города и 12 вузов области) см. табл. 77; при этом в 1972 г. рабочих было принято: в политехнический институт — 52,6%, в горный — 59,8, в лесотехнический — 63,5, на вечернее отделение политехнического — 74,7% (Рубина Л.Я. Советское студенчество, с. 56; Филиппов Ф.Р. Изменения в социальном облике и составе советской интеллигенции, с. 149–150).

{208} Кочетов А.Н. Социальные источники пополнения интеллигенции в РСФСР, с. 140.

{209} В 1969/70 г. в вузы Свердловской области было принято (1-й курс) 31,4% детей специалистов, 15,2 — «прочих» (в т.ч. военных), 12,5 — служащих, 34,1 — рабочих промышленности, 4,8 — рабочих сельского хозяйства, 2,0 — колхозников; см. также табл. 78-79 (Руткевич М.Н., Филиппов Ф.Р. Социальные перемещения. М., 1970, с. 132).

{210} Возможно, даже несколько больше. Учитывались, например, не все студенты соответствующих регионов (Москва, Свердловск, Воронеж, Одесса, Новосибирск с областями, Краснодарский край и Эстония), а примерно равное их количество в каждом регионе. Поэтому при суммировании общий процент выходцев из служащих оказывался невысок. Но количество студентов в Москве и Воронеже несопоставимо, и высокий процент выходцев из служащих среди студентов Москвы при более корректном подходе резко поднял бы этот показатель в общем итоге. Исследование проводилось методом выборочного опроса, при котором не исключена умышленная коррекция в требуемую сторону (всего опрошено 7, 2 тыс. студентов 1-го курса и 8 тыс. 5-го). Общее число обследованных составляет ничтожный процент студентов соответствующих регионов. Поэтому, если даже результаты опроса сопоставимы с официальной статистикой, учитывающей не происхождение, а социальное положение, то это не значит, что они сопоставимы с реальной картиной социального происхождения студентов. В ряде случаев наблюдается, по-видимому, элементарная подтасовка фактов. Например, если в первых работах, опубликованных по результатам этого исследования, речь шла о 44,8% выходцев из служащих на 1-м курсе и 15,6% прочих (в т.ч., как указывалось, и из офицеров), из рабочих 31,2 и крестьян 8,4, то в итоговой книге («Высшая школа как фактор изменения социальной структуры развитого социалистического общества») почти все «прочие» были «поделены» между рабочими и крестьянами, процент которых возрос от этого до 37,3 и 14,7, а служащих — только до 48, что очевидно неверно даже исходя из общей пропорции этих категорий в вузе. Не говоря уже о том, что «прочие» — это практически все служащие — по той простой причине, что при хорошо известных предпочтениях все, имеющие малейшую возможность назвать себя рабочим, так и поступали. Да и одних военных явно больше, чем 1/5 «прочих».

{211} При этом в университеты этих регионов поступило 51,5% выходцев из служащих и 26,7 из рабочих, в технические вузы — 34,5% детей рабочих, в педагогические — 38,0% детей рабочих и 9,3 — крестьян, в сельскохозяйственные — 22,7% детей крестьян (Руткевич М.Н. Интеллигенция в развитом социалистическом обществе. М., 1977, с. 61).

{212} Высшая школа как фактор изменения социальной структуры развитого социалистического общества, с. 111.

{213} Рубина Л.Я. Изменения в социальном составе студенчества // СИ, 1982, №3, с. 110.

{214} На том факте, что отсев из вузов происходит в большинстве за счет выходцев из рабочих и крестьян, внимание обычно не концентрируется, хотя по данным упоминавшегося межрегионального исследования при 44,8% выходцев из служащих, 15,6 «прочих», 31,2 рабочих и 8,4 крестьян на 1-м курсе в 1973 г., на 5-м пропорции меняются соответственно на 61,5, 2,6 (это лишний раз подтверждает, что, как говорилось выше, к «прочим» в дальнейшем себя относят немногие), 26,2 и 9,7%. В университетах на 1-м курсе выходцев из рабочих 26,7%, в технических вузах 34,5 и в педагогических 38, а на 5-м — соответственно 19,9, 30,5 и 29,8, тогда как доля выходцев из служащих в университетах поднимается с 51,7 на 1-м курсе до 70,2% на 5-м. Правда, в ряде работ такой характер отсева констатировался («отсев вследствие неуспеваемости в большинстве случаев наблюдался среди студентов из семей рабочих и служащих-неспециалистов») и требовалось дополнить меры типа рабфаковских «формами вузовской работы» (среди опрошенных в 1973 г. дети рабочих составляли 49,2%, но среди отличников — только 25,9%). В целом в потоке 1969–1973 гг. доля выходцев из служащих выросла на 5%, в потоке 1973–1977 гг. — на 7,2% (см. табл. 100). Причем в университете доля выходцев из служащих поднялась с 59 до 64,5%, в медицинском институте отсева из рабочих не было, но там их и училось всего 23–24%, в сельскохозяйственном от 41,3% выходцев из крестьян на 1-м курсе к выпускному осталось 31,3. В том-то и дело что «с одной стороны повышается уровень подготовки специалистов, с другой — меняется социальный состав студенчества». По данным г. Горького в числе студентов университета, получивших диплом в срок, дети рабочих составляли 22,4%, колхозников — 4,1, служащих — 73, 5. Среди выбывших — соответственно 28, 10,3 и 61,7%. Причем более низкая успеваемость и наибольший отсев наблюдались среди поступивших с подготовительных отделений. В том же университете в 1975 г. из них осталось: на 1-м курсе — 96,6%, на 2-м — 73,6, на 3-м — 72,8, на 4-м — 41,2%. Апологетам «социальной мобильности» приходилось признать, что «в социальном плане движение студентов в процессе обучения, их отсев, ведут к ослаблению роли высшей школы в преодолении социальных различий между общественными группами трудящихся нашей страны» (см.: Рубина Л.Я. Советское студенчество, с. 64, 71–72, 189–190).

{215} См.: Филиппов Ф.Р. Роль высшей школы в изменении социальной структуры советского общества. (Итоги Всесоюзного исследования). М., 1976; он же: Роль высшей школы в изменении социальной структуры советского общества // СИ, 1977, №2, с. 49–50; Брудный В.И., Каганов А.Б. Социальные источники формирования студенчества // СИ, 1977, №2, с. 79; Астахова В.И. Советская интеллигенция и ее роль в общественном прогрессе. Харьков, 1976; Шеремет И.И. Социальный состав студенчества, c. 77.

{216} См.: Кочетов А.Н. Социальные источники пополнения интеллигенции в РСФСР, с. 139; Социальная структура развитого социалистического общества в СССР. М., 1976, с. 191; Филиппов Ф.Р. Социальные перемещения в советском обществе // СИ, 1975, №4, с. 18.

{217} См.: Руткевич М.Н., Филиппов Ф.Р. Социальные перемещения, с. 131; Классы, социальные слои и группы в СССР. М., 1968; Руткевич М.Н. Интеллигенция в развитом социалистическом обществе, с. 62; Самойлова Е.С. Население и образование, с. 116–117; Шеремет И.И. Социальный состав студенчества, с. 76; Советская интеллигенция и ее роль в строительстве коммунизма, с. 185, 189, 277; Ваксер А.З. Производственно-техническая интеллигенция Ленинграда 1956–1965 (численность, источники пополнения и состав) // Из истории формирования советской интеллигенции. Л.,1972; Народное хозяйство СССР за 60 лет. М., 1977; Филиппов Ф.Р. Социология образования. М., 1980, с. 121; Кугель С.А. Профессиональная мобильность в науке, с. 79–81.

{218} Елютин В.П. Высшая школа СССР за 50 лет (1917–1967). М., 1967.

{219} См.: Структура советской интеллигенции. (По материалам БССР). Минск, 1970; Советская интеллигенция и ее роль в строительстве коммунизма, с. 200.

{220} Мансуров В.А., Барбакова К.Г. Молодой интеллигент развитого социалистического общества. М., 1981, с. 7.

{221} Руткевич М.Н., Филиппов Ф.Р. Социальные перемещения. М., 1970.

{222} В них процент выходцев из интеллигенции был относительно ниже (например, среди специалистов до 30 лет, заочно окончивших сельскохозяйственный институт, из служащих и интеллигенции происходили 31,5%, из рабочих 31,6 и из колхозников 36,9, а среди окончивших дневное отделение того же института — 40,0, 27,9 и 32,1% соответственно (Комаров В.Б., Комарова Л.Г. Социальные перемещения сельской молодежи Краснодарского края // СИ, 1982, №3, с. 127–128).

{223} Осипов К.А. Экономическая и социальная эффективность подготовки инженеров заводами-втузами // СИ, 1983, №1, с. 108.

{224} Архипов К.И., Сидорова Л.П. Профессиональная деятельность выпускников вечернего вуза // СИ, 1984, №2, с. 116.

{225} Рубина Л.Я. Советское студенчество, с. 71.

{226} Вузовская статистика в СССР всегда объединяла социальные группы по принципу «рабочие и их дети» и т.д., тогда как особенно в 60–80-х годах многие выходцы из интеллигенции становились на год-два рабочими именно для «стажа» или чтобы считаться таковыми при поступлении. Любопытно, что по мнению Ленина «необходимо определить понятие «рабочий» таким образом, чтобы под это понятие подходили только те, кто на самом деле по своему жизненному положению должны были усвоить пролетарскую психологию. А это невозможно без многолетнего пребывания на фабрике без всяких посторонних целей, а по общим условиям экономического и социального быта» (ПСС, т.45, с. 20). Излишне говорить, насколько очевидна всегда была «посторонняя цель» поступающих в вузы. В качестве «рабочих» учитывались и все демобилизованные солдаты (даже бывшие служащие до армии), которым при поступлении именно так предписывалось указывать свое социальное положение в анкете. Между тем, среди этой категории был весьма заметен процент выходцев из служащих, и практически все дети интеллигенции, не успевшие поступить после школы в вуз и желавшие того, делали это после армии уже не относясь к «нежелательной» категории. Принято было писать, что вечерники и заочники «сохраняют свой статус» (т.е. «пролетарский»), хотя логичнее предположить, что они в основном руководствовались теми же жизненными установками, что и тот слой, в ряды которого они собирались встать. Кстати, среди них процент «служащих» в анкетном смысле был особенно высок (так как по своему положению они являлись в большинстве служащими, работающими на соответствующих должностях, но не имеющими требуемого образования). Столь же нелепо утверждение, что свой рабочий статус сохраняют в вузе «стажники»: абсолютному большинству стаж требовался только для поступления.

{227} Как дети рабочих записывались обычно дети прорабов, мастеров и других младших ИТР, вахтеров, сторожей, стрелков ВОХР и т.п., относимых статистикой к тем 22% населения страны, которые определялись как «служащие». Точно так же и дети специалистов сельского хозяйства, членов колхоза, проходили часто как «колхозники». Характерно, что на последующих курсах многие из тех, кто при поступлении писал в анкете «из рабочих», писали «из служащих».

{228} В одной из книг (Самойлова Е.С. Население и образование, с. 99–107) приводятся результаты исследования абитуриентов московских вузов, проведенного Центром по проблемам народонаселения экономического факультета МГУ в 1968 г. (из них в возрасте 17–19 лет свыше 75%, 20–21–15%, и остальные — 22–25 лет; до 90% — из дневных школ; 49,4% москвичей, 34,5 — из других городов, 3,2 из поселков городского типа и 12,9 из сел; 83,9% имели обоих родителей, 14,4 — только мать и 0,7 — только отца; по числу членов семей: 1–2 чел. — 7,3%, 3–23%, 4–44,3%, 5–15%, 6–5,7%, 7–2%, 8–1,2%, 9–10–1,1%, не ответили 0,4%). Из зачисленных москвичей (46%) 40,3% происходили из семей по 3 человека, 41,5 — по 4 и 7,5% — по 5 человек. Среди абитуриентов 36,2% имели отцов с неполным средним образование (из зачисленных — 27,9%), со средним 26,8 и высшим 24,7 (из зачисленных всего 62,1%). Далее, однако, выясняется, что среди абитуриентов категории «из служащих», имевших отцов с ученой степенью, было зачислено 67,5%, с высшим образованием — 44%, со средним — 40% и с неполным средним — 28%. Среди абитуриентов «из рабочих» попали в вуз 30% из тех, чьи отцы имели высшее образование, 30,9% детей отцов с неполным средним и 26,2% с начальным образованием, «из колхозниковозников» — 42,9% детей отцов с высшим образованием, 42,5 со средним и 36,3 с начальным. Бросается в глаза, что организаторы исследования сделали все, чтобы возможно больше затемнить вопрос о действительном происхождении студентов. Помимо того, что значительная часть «выходцев из рабочих и крестьян» имеет, оказывается, отцов с высшим образованием (причем как раз среди них процент принятых наивысший), была еще разработана такая классификация по социальным группам и видам труда родителей, которая не только окончательно запутывает вопрос социального состава студентов, но и вообще перемешивает все принятые критерии выделения категорий рабочих, колхозников и служащих, поскольку представители каждой из них входят в состав всех шести групп.

Характерно, что здесь же говорится, что всего принято тех, чьи отцы занимаются физическим трудом, 24,4%, умственным трудом в сфере материального производства 29% и умственным трудом со специальным образованием вне сферы материального производства 27%. Но эти цифры все равно не дадут возможности определить происхождение студентов, даже если принять за служащих и интеллигенцию все группы с 3-й по 5-ю, ибо изложение данных таково, что исключает всякие самостоятельные подсчеты (неизвестно, какие числа соответствуют всем этим процентам). Зато автор имеет возможность делать такие, например, туманные и рассчитаные лишь на эмоциональное восприятие выводы: «Если все первокурсники завершат образование, то 76% из рабочих и 75,9% из крестьян, чьи отцы занимались физическим трудом (как будто могут быть рабочие и крестьяне, занимающиеся умственным трудом — С.В.), изменят свое социальное положение и перейдут в слой интеллигенции. Это — наглядный показатель того, насколько обширна социальная база формирования социалистической интеллигенции в нашей стране». Похоже, ради этих слов и задумано было исследование.

{229} Так, если данные исследования середины 70-х годов (в 6 регионах), хотя и с извращениями, все же публиковались, то об аналогичном исследовании 1977–1978 гг. в рамках совместной работы ученых соцстран сведения найти было трудно. Впервые некоторые данные его (советская часть исследования 1978 г. по вузам 13 городов Европейской части СССР) появились в книге «Формирование социальной однородности социалистического общества», вышедшей в середине 1981 г. Из данных табл. 99 (см.: Формирование социальной однородности социалистического общества, с. 102), содержащей сведения о социальном положении отцов опрошенных студентов (в последней графе — доля лиц из чисто интеллигентских семей), становится ясно, почему они не пользовались популярностью и специально не публиковались. Выборка, конечно, слишком мала, и непонятно, куда девались еще 8,9% студентов 1-го курса и 7,1% 5-го, но даже так доля рабочих и крестьян не поднялась выше 45%. Поскольку предыдущее исследование дало на 1-м и 5-м курсах существенно меньшую долю отцов-служащих (37,8 и 42,3% против 46,8 и 48,1% последнего исследования), публиковать сопоставления было невыгодно.

{230} Гражданская война и интервенция в СССР, с. 227; Ирошников М.П. Председатель Совнаркома и Совета Обороны В.И. Ульянов (Ленин). Очерки государственной деятельности в июле 1918 — марте 1920 гг., с. 281–282.

{231} Изменения социальной структуры советского общества. 1921 — середина 1930-х гг., с. 168.

{232} См.: Андреюк Г.П. Выдвиженчество и его роль в формировании интеллигенции (1921–1932) // Из истории советской интеллигенции. М., 1966.

{233} Из 17176 выдвиженцев, учтенных по 16 профсоюзам в 1929 г. 75,5% составляли коммунисты, а свыше 70% имели 10-тилетний стаж. Из 37790 выдвиженцев по 10 тыс. предприятий 14-ти областей, краев и республик за 1930 г. коммунисты составляли 71,6%(66%), женщины — 13,5% (18,5%). Стаж до 3 лет имели 11,3%, 3–5 лет — 13,8%, 5–10–25,1%, 10–15–21,1% и свыше 15–28,6%. По отраслям они распределялись так: промышленность — 31%, сельское хозяйство — 5,3, строительство — 9,4, транспорт — 9,7, административно-государственные органы — 12,3, кооперация и госторговля — 12,7, общепит — 6,9, прочие — 12,7% (см.: Иконников С.Н. Создание и деятельность объединенных органов ЦКК-РКИ, с. 313–314, 316).

{234} Изменения социальной структуры советского общества. 1921 — середина 1930-х гг., с. 271–272.

{235} См.: Андреюк Г.П. Выдвиженчество и его роль в формировании интеллигенции (1921–1932) // Из истории советской интеллигенции. М., 1966.

{236} Соскин В.Л. Ленин, революция, интеллигенция, с. 101.

{237} Статистика обычно не включает их в категорию «специалистов», однако и в категорию «служащих» они входить не должны, так как под последними имеются в виду лица иных, чем «специалисты», специальностей и должностей.

{238} Изменения социальной структуры советского общества. 1921 — середина 1930-х гг., с. 306.

{239} Советская интеллигенция и ее роль в строительстве коммунизма, с. 212.

{240} Классы, социальные слои и группы в СССР. М., 1968.

{241} Коган Л.Н. Интеллигенция в период развитого социализма // СИ, 1979, №4, с.207.

{242} Кочетов А.Н. Социальные источники пополнения советской интеллигенции и изменения в ее внутренней структуре, с. 22.

{243} Степанян Ц.А. Советская интеллигенция и основные пути ее формирования // Вопросы философии, 1979, №1, с. 58.

{244} Степанян Ц.А. Бесспорное и спорное в дискуссии о социальной структуре социалистического общества // СИ, 1980, №4, с. 83–84.

{245} Астахова В.И. Советская интеллигенция и ее роль в общественном прогрессе. Харьков, 1976, с. 79.

{246} Советская интеллигенция и ее роль в строительстве коммунизма, с. 211.

{247} Например, из 530 «практиков» «Донбассантрацита» 168 учились в вузах, а 304 в техникумах (см.: Советская интеллигенция и ее роль в строительстве коммунизма, с. 219).

——— • ———

примечания к главе III, ч. I  вверх  примечания к главе III, ч. III
Оглавление
Книги

---