Русские, взятые в плен во время боев в Нормандии, были вскоре перевезены в Англию и размещены в лагерях, где раньше квартировали войска, занятые в операции «Оверлорд»*.
* «Оверлорд» — кодовое название операции по вторжению союзников во Францию.
(Примеч. перев.)
Через месяц после высадки в Нормандии в Англии находилось уже 1200 русских пленных{12}. Надо было срочно решать, что с ними делать.
За те два дня, что продолжалась высадка в Нормандии, в Кемптон-Парке была допрошена группа русских. Большинство их попало в плен к немцам в 1942 году и было направлено в трудовые батальоны. Немецкие сержанты обращались с ними жестоко, их жизнь сводилась к изнуряющей работе и побоям. Переписка с родными была запрещена, иностранных языков они не знали и были полностью отрезаны от внешнего мира. «Когда союзники начали бомбить побережье, они просто сидели, выжидая, что же будет. Немецкие сержанты не вмешивались и даже не пытались заставить их оказать какое-либо сопротивление». Теперь, оказавшись в плену у англичан, русские проявляли все ту же привычную покорность судьбе, не оставлявшей им выбора. «Но многие, похоже, чувствовали, что после службы в немецкой армии, пусть даже и вынужденной, их соотечественники будут обращаться с ними как с предателями и могут даже расстрелять»{13}.
Далеко не всегда дело ограничивалось мрачными предчувствиями. Довольно скоро английские власти получили первый пример того, как реагирует русский человек на возможность насильственного возвращения в первое в мире социалистическое государство. 17 июля военное министерство сообщило в отдел военнопленных МИДа о самоубийстве двух русских пленных, Агафонова и Мельникова. Агафонов утопился, Мельников умер от нанесенных себе ран. Последний, как сообщалось, страдал «острой депрессией»{14}.
Однако большинство было настроено по-другому. Следует иметь в виду, что эти пленные оказались в весьма специфическом положении. Сейчас им жилось в каком-то смысле гораздо лучше, чем когда-либо раньше. После долгих лет мук и лишений при Сталине и Гитлере, скудное спартанское существование в военном лагере на берегу унылого йоркширского болота казалось им отдыхом, и они были благодарны за самые скромные удобства.
И все же они понимали, что будущее их туманно и угрожающе. В маленьких тесно спаянных сообществах, среди людей, изолированных от внешнего мира и относительно плохо информированных, распространялись всевозможные слухи. Как объяснил мне Чеслав Иесман, большой знаток лагерной психологии, эти вконец запутавшиеся люди чувствовали, что оказались «в преддверии гулаговского ада». Они почти ничего не знали о реальном политическом положении в мире: ведь вся их жизнь прошла при двух политических системах, которые считали одной из своих главных целей подавление «вредной» информации. Кроме того, в большинстве своем это были люди малообразованные. Наверное, попадая в английские лагеря, они поначалу испытывали чувство облегчения.
Но даже при полном отсутствии информации они все же не могли не понимать, к чему идет дело. Еще раньше, во время их службы у немцев, пропаганда союзников наивно обещала им в качестве награды за дезертирство репатриацию в СССР{15}. — Немецкая пропаганда, стоявшая на более реалистичных позициях, подхватила это обещание в качестве предостережения — вот, мол, что ждет тех, кто сдастся в плен союзникам.
Страхи и гадания пленных подогревались таинственным молчанием советских властей, которое мало-помалу становилось зловещим. Первые советские представители появились в лагерях только через три месяца после доставки пленных в Англию. Британские официальные лица не могли постичь причин такой задержки, пленные же были запуганы до крайности. Многие подозревали, что англичане сами препятствуют контактам. Опасаясь, что вынужденное молчание лишь усугубит их вину в глазах советских властей, они начали требовать встречи с работниками посольства СССР или другими советскими представителями. На протяжении многих лет советская пропаганда внушала им, что англичане — само воплощение вероломства и коварства; многие этому искренне верили, и теперь им чудилось, что затевается грандиозный обман, который им дорого обойдется. Полковник Бакстер из военного министерства, озабоченный всем этим, писал в МИД Патрику Дину: «Если бы было возможно убедить представителей советских властей приехать в лагерь на территории Кэнонс-Парка в северной части Лондона, где содержатся эти люди, это бы очень облегчило положение»{16}.
Чувствуя, что оказались в двусмысленном положении, пленные отчаянно старались довести до сведения советских властей свою историю, объяснить, почему они попали в плен. В одном из посланий коменданту лагеря, подписанном тремя младшими офицерами, сказано прямо: «Мы, нижеподписавшиеся, хотим знать, возможно ли связаться с советским представителем в Англии, чтобы уяснить наше положение». Другие подробно описывали свои страдания в немецком плену, заявляли, что ими «движет горячее желание возобновить борьбу против фашизма, которую ведет весь советский народ», и адресовали письма прямо в советское посольство. Хотя письма и передавались по назначению, ответом по-прежнему было зловещее молчание{17}.
Создавалось впечатление, будто советские власти продолжают считать, что никаких русских, служивших в немецкой армии и взятых в плен англичанами, просто не существует и не стоит заводить разговор на эту тему. В начале июля сам генерал Эйзенхауэр был вынужден под советским давлением опровергнуть безобидное сообщение для прессы по этому вопросу, сделанное одним из его штабных офицеров{18}. Понять поведение советских властей несложно. Диктатура террора слишком долго заявляла всему миру, что представляет волю угнетенных миллионов, тогда как другие правительства удерживаются у власти благодаря обману и жестокости, а их подданные только того и ждут, чтобы освободиться от власти своих капиталистических правительств. Ленин, Троцкий и Сталин, каждый в свой черед, внушали себе, что немецкий рабочий класс скорее восстанет против своих хозяев, капиталистов и милитаристов, чем пойдет воевать со своими братьями — гражданами государства рабочих. Но действительность не соответствовала этой картине. Советский Союз стал единственной европейской страной, почти миллион граждан которой записались во вражескую армию. (Длительная кампания по созданию аналогичных формирований среди английских пленных кончилась тем, что в них записалось 30 опустившихся алкоголиков){19}. Ленин хвастливо заявлял в свое время, что дезертировавшие в 1917 году с фронта русские армии «голосовали ногами» против Временного правительства и его политики, направленной на продолжение войны. Что же в таком случае сказать о тех, кто дезертировал из армии Сталина, кто поднял против него оружие, а теперь зачастую, чем возвращаться в СССР, кончал жизнь самоубийством или наносил себе увечья? Западу внушили, что правление коммунистической партии в Советском Союзе основано на воле народа. Что сказали бы сторонники этого мнения, столь важного для послевоенных экспансионистских планов Сталина, если бы увидели тысячи русских за рубежом, настроенных враждебно по отношению к собственному правительству? К тому же, вне всякого сомнения, представителей рабочего класса, живших на родине в такой нищете, какую привыкший к комфорту Запад не мог и представить. Это были русские, которые могли бы поведать Западу об ужасах ГУЛага{20}.
Несмотря на прежнее советское заявление о том, что в вермахте русских нет, МИД Великобритании вскоре пришел к выводу о необходимости обсуждения этой проблемы с советским правительством. Пленных было столько, что настала пора срочно что-то предпринимать. 17 июля Кабинет военного времени собрался для обсуждения этого вопроса. Министр иностранных дел Антони Иден открыл краткую дискуссию, объяснив, что в настоящее время в стране находится около полутора тысяч русских пленных. Он высказался за то, чтобы передать их Советам. Уинстон Черчилль подытожил обсуждение, предложив известить советские власти о русских, находящихся в Англии. При этом, добавил он, надо попытаться изобразить двусмысленность их положения как бывших союзников немцев в самых мягких тонах, а их возвращение следует по возможности оттягивать.
Члены кабинета явно испытывали некоторую неловкость при мысли о том, какой прием будет оказан пленникам при возвращении на родину. Иден предложил такое условие: «Чтобы не отбить у русских охоту сдаваться нам в плен, следует просить [Советы] не предпринимать в отношении возвращаемых никаких мер до окончания военных действий»{21}.
Через три дня Иден, по решению кабинета, написал письмо советскому послу. Разъяснив обстоятельства, при которых пленные попали к англичанам, он подчеркнул трудности содержания такого числа заключенных в транзитных лагерях и предложил советской военной миссии в Лондоне как можно скорее связаться со своими коллегами из военного министерства на предмет достижения удовлетворяющего обе стороны соглашения{22}.
В письме ни словом не упоминалось о том, что члены кабинета надеются на воздержание советского правительства от суровых мер по отношению к пленным до окончания войны. Английские государственные мужи решили до получения ответа от советского посла промолчать об этом условии, опасаясь, как бы его не сочли провокационным{23}. Как мы уже говорили, министру иностранных дел пришлось ждать ответа больше месяца; тем временем число пленных все росло и связанные с этим спорные вопросы продолжали накапливаться.
Русские военнопленные впервые попали в руки английской армии задолго до высадки в Нормандии. В 1942–43, продвигаясь с боями к Тунису с разных концов Северной Африки, англичане захватили немалое число этих вездесущих русских, большинство которых, как и в Нормандии, было вывезено на принудительные работы. Все эти люди обычно проводили неделю в транзитном лагере в Александрии, затем их отправляли по железной дороге и на машинах в Хайфу, Багдад, Тегеран и далее до советской границы.
В каждой группе были люди, открыто выражавшие ужас перед тем, что ждет их в СССР. Но другие заверяли английских офицеров в Багдаде, занимавшихся репатриацией пленных, что, несомненно, дома их встретят как героев. Некоторые исхитрялись бежать, но благодаря присутствию сотрудников НКВД большинство все же оказывалось на родной земле{24}. Там их незамедлительно помещали в лагерь за колючей проволокой у пустынной бухты Каспийского моря, и оттуда в вагонах для скота увозили в северные лагеря{25}.
Б. Липтон, служивший тогда в контрразведке в Иране, видел проходившие через Адмеш поезда, набитые репатриируемыми русскими. Он слышал, как в его присутствии советский офицер связи сказал пленным (в большинстве своем — рабочим организации Тодта): «Мы расстреляем только каждого десятого». Многие, ужаснувшись такой перспективе, кончали с собой, бросаясь под встречные поезда.
После вторжения в Италию число русских в транзитных лагерях в Египте существенно увеличилось{26}. Однако здесь ситуация отличалась от той, что сложилась в Нормандии. 9 июля 1944 года лорд Мойн, министр-резидент в Каире, сообщал: «У нас в плену нет русских, служивших в немецких формированиях, как это имеет место во Франции. Те же, кто служил там раньше, все дезертировали»{27}. Среди находившихся в Египте русских было много беглецов из немецкого плена и дезертиров из немецких соединений в Греции{28}.
15 июня, когда первые пленные прибывали из Нормандии в Англию, лорд Мойн известил МИД, что беженцы из Греции в количестве 41 человека репатриируются через Алеппо и Тегеран{29}. Министерство, занятое обсуждением той же самой проблемы в Лондоне, тянуло с ответом две недели. В конце концов Мойну была отправлена телеграмма. Рассудив, что приостановить высылку тех, о ком писал посол, уже не удастся, МИД предлагал ему воздержаться от дальнейшей отправки русских, которым, скорее всего, на родине грозит суровое наказание, что, в свою очередь, может вызвать ответные репрессии со стороны немцев в отношении английских военнопленных{30}.
Тем временем в Египте советская миссия во главе с генералом Судаковым занималась отбором русских, подлежавших репатриации. Как указывал Мойн в телеграммах в МИД и военное министерство, очень трудно понять, кто из русских действительно хочет вернуться на родину, а кто предпочел бы остаться. Текст телеграммы лорда Мойна, и сам по себе показательный, весьма важен для понимания ситуации, которая в дальнейшем возникала снова и снова во все более широких масштабах:
Из группы в 408 бывших военнопленных, подлежащих репатриации в СССР, решили остаться три офицера и шесть рядовых и около пятнадцати выразили намерение сбежать по дороге. Те, кто хотел бы остаться, опасаются, как бы дальнейшие изменения в британской политике не привели к тому, что они будут переданы советским властям до окончания войны, и в этом случае их судьба будет отягощена еще и отказом... вернуться в СССР. Остальным заявить о своем желании остаться помешало, вероятно, присутствие в этой группе трех политруков... Судаков признал, что около пятнадцати человек из группы в 2006 военнопленных содержатся по его приказу под арестом. Один из них, по его словам, подозревается в службе в гестапо... таких ждет особое наказание. Пока не решится судьба этих 2006, Судаков оставил в лагере майора Белобокова. То, что столь небольшое число пленных открыто заявили о решении остаться, несомненно, объясняется присутствием майора и политруков. Таким образом, невозможно гарантировать, что репатриируемые... по возвращении на родину не подвергнутся наказаниям, а это, в свою очередь, может вызвать ответные репрессии немцев в отношении английских военнопленных{31}.
——— • ———
назад вверх дальше
Оглавление
Документы
 | swolkov.org © С.В. Волков
Охраняется законами РФ об авторских и смежных правах |  |